Байден объявил, что они больше не будут. Типа — навязывать демократию силой, формировать режимы силой. А как будут? А если не силой — как на Украине, которая сама хочет, чтобы над ней издевались? А как быть с Россией и Китаем? Что, тоже не будет противостояния? Просто оставят нас и китайцев в покое, предоставят самим себе? Это вряд ли. Но что стоит за этим — «больше не будем»?
Внутри самих США разваливается политическая система, а половина населения — лишние люди, то есть ведут существование, мало отличимое от зомби. В крупных городах есть героиновые гетто (Филадельфия, Сан-Франциско к примеру). В прямом, не в переносном смысле. Это стадия, когда болезнь выходит наружу язвами, гангреной, проказой. Зашкаливает долг — и собственный, американский, и созданный долларом по всему миру.
Что сломалось в проекте США? В чем он собственно заключался? США испытывает дефицит субъектности — как в своё время СССР. Как в своё время западная Римская империя, а спустя ещё тысячелетие — восточная, называемая на Западе Византией. Абсолютная власть не имеет смысла — исчезает значение подчинения. Ведь подчиняющийся тоже должен быть субъектом. Поэтому у подчинения должно быть основание, а абсолютной власти оно не нужно. Дело не в том, что США буквально достигли абсолютной власти над миром, а в том, что они стали строить себя по этой схеме по результатам мировых войн 20-гг века, опираясь на веру части стран в возможность этого. Но ничего этого не будет.
20-й век был структурирован противостоянием двух проектов западной цивилизации — и оба провозглашали целью свободу, опирались на революционный пафос. Речь о либерализме США и коммунизме СССР, и оба проекта понимали свободу негативно, через снятие запретов, ограничений и помех. После самоликвидации коммунистического проекта либеральный проект захватил большую часть обществ, состоявших в лагере коммунизма, включая и Россию просто по инерции — отказ от одной утопии требовал обращения к другой. Россия болела либерализмом относительно недолго, собственно в течение 90-х — хотя «хвосты» этого явления можно встретить и сегодня. Другие страны бывшего СССР разделились на демократии и автократии, однако либеральный проект (снятие запретов и ограничений) всё ещё довлеет над ними всеми. Они отстают от России в понимании исторического процесса и своей роли в нём — и неизвестно, справятся ли с этим давлением.
А куда двигается Россия? Она, как ей и подобает, возвращается на трудный, «узкий», как его называют, путь позитивного понимания свободы. Согласно этому пониманию, для того, чтобы человек стал субъектом исторического творчества, в чём бы оно ни заключалось, он не от ограничений и запретов должен избавиться (они, скорее, полезны — как стимулы и вызовы), а должен найти источник творческого содержания, стать ему причастным, сохранить эту причастность. Что невозможно без претерпевания судьбы, без собственной жертвы (вместо принесения в жертву другого), без включения в нечто, что больше и значимей человека. Россия, таким образом, изживает религию человекобожия, ставящую человека на место Бога и объявляющую человека самодостаточным и единственным творцом. От того, насколько глубоко будет проделана эта работа, зависит выжим мы или нет.
Тут важно понимать, что дело не просто в произнесении слова «традиция». Традицию можно точно также с лёгкостью необычайной превратить в форму человекобожия — вот мы выполнили некоторые «традиционные» рецепты — и готово, творческое начало у нас «в кармане». А оно не может быть «в кармане». Традиция — лишь выработанное поколениями указание, где искать основы бытия, как с ними соприкоснуться, но не сами эти основы. А в условиях разрушенной, повреждённой, забытой или непонятой (герметичной) традиции эти адреса бытия, источники жизни придётся искать опытным путём. И тут либо народ погибает, либо ценой трагедий и избыточных жертв эти источники заново находит. Исторический опыт становится началом традиции и основой её воспоминания и возрождения. Таким был для нас, русских, 20-й век.
После чего народ оказывается перед проблемой приведения своего языка в соответствие с тем, что он нашёл. Мы сегодня — в самом начале этого этапа. Что важно для нас — мы понимаем, что именно народ является жизнеспособным целым. Поэтому его подъём и развитие было нашей целью в 20-м веке — реальной целью в отличие от утопии коммунизма — остаётся ею и сегодня. Народное государство — это не то государство, которое обслуживает (в том числе обеспечивает социальной дотацией) и исполняет «приказы» народа (что невозможно, приказывает-то как раз государство — и должно приказывать), а то, которое народ развивает, работает с ним, как со своей основой.
Американская идеология устроена совершенно иначе. Основанная на протестантских ересях, отвергающих Откровение, она утверждает, что высшее, трансцендентное начало сразу проявляется в конкретных людях, в избранных, а богатство является доказательным, эмпирическим критерием избранности. В быту это различие известно как деление на «виннеров» (победителей) и «лузеров» (неудачников). Ясно, что вторых много больше, чем первых. На следующем шаге о Боге забывают вовсе (хотя в отдельных сектах и продолжают приговаривать), и избранные (совсем не голосованием) полностью занимают Его место. Вот их-то свободу и призван обеспечить либеральный проект. О народе тут речи нет. Есть избранные, их обслуга и лишние люди. Обслуга должна держать лишних под контролем, это и есть демократия как религия без Бога. Однако систему, которая построена на предположении, что творческое начало принадлежит конкретным людям, ждёт неизбежное вырождение. Если в начале её функционирования в число избранных ещё может попасть какое-то количество подлинных деятелей, мыслителей, гениев, то в середине цикла жизни жёстко проявляет себя потребность такого социума в покупке «мозгов» (и других творческих качеств) у других социумов, а ближе к концу — все места «наверху» оказываются прочно заняты семьями и кланами, так что и приток извне уже не даёт эффекта и начинает затухать. Обратим внимание — речь не просто и социальном «верхе», а о тех, кто рассматривается как идол религиозного поклонения в религии демократии. Когда мы отвергаем демократию — мы отвергаем не что иное, как описанную религию человекобожия, а вовсе не право народа на участие в политическом процессе. Нетрудно заметить также, что раз нет народа как реальности, то «проблема» мигрантов и, тем более, потомков рабов, в принципе неразрешима. Куда, в кого их интегрировать?
Россия и Китай — народные государства, идущие путём суверенизации своего континентального пространства. США не устраивает сам факт их существования, поскольку они всеми силами стремятся покинуть «зону смерти», в которой находятся США, и куда последние стараются затянуть всех, на кого имеют влияние. А влияние США имеют — и стараются сохранить — прежде всего на Западную, Старую Европу. Влияние на Грузию, Украину, Прибалтику, Польшу, Чехию и прочих младоевропейцев, на постсоветские азиатские государства Туркестана — существенный, но вторичный фактор. Это всего лишь следствие отставания этих социумов в историческом развитии. Афганистан продвинулся дальше этих стран, несмотря на бедность и неграмотность. США же исходят из концепции, что тот, кто владеет Европой, тот владеет миром. Однако, эта стратегическая концепция уходит в прошлое. Запад утратил господствующее мировое положение, захваченное им ещё со времён крестовых походов и продолживших эти походы т.н. Великих географических открытий с последующей колонизацией, основанной на военно-техническом превосходстве. Нет больше этого превосходства. И Россия сделала может быть решающий вклад в его исчезновение. А воля к собственной исторической судьбе у народов мира — есть. И к такому миру США не готовы. Совсем.
Тимофей Сергейцев, публицист
