Историческая задача России — восстановление ущерба, нанесённого тремя войнами, в том числе и в населении — как через гибель людей, так и через разобщение народов. Оценки есть разные, но цифра в 500 миллионов должной численности россиян особо не оспаривается. То есть, нас в 3-4 раза меньше, чем должно быть, а это и объём внутреннего рынка, и способность противостоять объединённому Западу — более 1 миллиарда человек (ЕС & Британия 514 + США 335 + Канада 35 + Австралия 25 + Новая Зеладия 5 + Япония 126 = 1.04 млрд). Зачем Китай ограничивал рост численности населения, а теперь — нет? Быстрее всего, это было американским условием.
Однако мы не можем исключить и полномасштабной войны, к которой должны готовиться. Нам не простили итогов Первой мировой и Гражданской — интервенция провалилась, распад и раздел России не состоялся. Нам, тем более, не простили Победы в Великой отечественной и победы над Японией — совокупной Победы во Второй Мировой войне. Политически мы не ослабли, а усилились. Усилились мы и экономически — модернизация хозяйства позволила сформировать новый общественный строй, а по стратегическим направлениям — космос, авиация, атомная энергетика и энергетика вообще мы вышли на лидерские позиции. Таким образом ценой Победы для нас стали не только потери людей и ущерб хозяйству, но и окончательное сплочение Запада против нас, как против военной силы. Времена Европейского концерта, как казалось, безвозвратно ушли в прошлое.
Этого ущерба не было бы если бы не милитаристская Германия. Не было бы революции и Гражданской войны, когда 10 миллионов крестьян были поставлены под ружьё, обучены убивать, а потом возвращены в этом состоянии с фронта при полном развале армии и государства. Революция в России привела к иностранной интервенции и западным надеждам на раздел России. Эту модель пытаются воспроизвести и сегодня.
После 1945-го года Россия занимались сдерживанием США и их союзников, которые непрерывно совершенствовали план ядерного нападения на СССР с назначенной датой. Понятно желание СССР исключить из вражеского альянса хотя бы страны Восточной Европы — хотя бы на какое-то время. Политика Запада строилась и продолжается строиться исключительно на военном нападении на Россию. Нет другого основания для объединения Запада. Без нас им никакие «общечеловеческие» или «европейские» «ценности» не нужны. В этот смысле война никогда не кончалась, эти сроки и длительности европейцам хорошо известны — тридцатилетняя война, столетняя война.
Сталин знал, что когда оклемаются, когда уйдут поколения, побывавшие на Восточном фронте, а также видевшие вход наших войск в свои города, западники начнут думать о реванше. Отсюда — речь шла о 50-ти годах мира. Прошло ещё плюс 25 лет. Однако если считать переход Восточной Европы на сторону объединённого Запада началом нового периода открытого противостояния, то сталинская оценка точна. Мы не наказывали народы, напавшие на нас, и не взыскивали с них за человеческие и экономические потери. Пока. Поскольку не хотели подталкивать процесс враждебного объединения против нас.
Но если объединение всё же достигнет критического уровня и двусторонние отношения перестанут быть сдерживающим фактором (остатки Европейского концерта), придётся возложить ответственность за действия западных правительств на их же народы. В конце концов, это ведь у них там настоящая демократия, как они сами утверждают. Для начала мы утвердим историческое и правовое представление о гитлеровском (европейском) геноциде народов СССР, в котором соучаствовали почти все страны Европы — как сателлиты Германии или через добровольцев. Оценим и хозяйственный ущерб.
Отработанный формат локальных конфликтов не даёт результатов для разрешения глобальной напряжённости. Они суть лишь фактор её сдерживания, поскольку обнажают реальный уровень военного и политического развития участников. Сегодня ближайший к нам локальный конфликт по схеме Вьетнама/Кореи развёртывается на Донбассе. С той разницей, что мы не пытаемся установить там свой социальный строй, присоединить.
Решается вопрос — будет ли Украина нашим военным противником. Пока она не рискует идти на это, не готова, равно как и Польша. Сирия сдерживает создание всяческих коалиций, по типу тех, что вторгались в Ирак и Афганистан, громили Ливию. Вообще проект задавить нас террористами, организованными в армию вторжения, мы поломали, хотя организаторы проекта пока от него не отказались. Для нас борьба с терроризмом означает именно это. Однако в целом локальные конфликты не приводят к изменению целей участников, их самоопределения, а значит не способствуют снятию глобальной напряжённости.
Основная линия политики Запада в отношении нас — чтобы мы были не готовы к войне и думали, что воевать не придётся. Мы же стремимся выиграть время и создать лучшие для себя условия. Пока время работает на нас, но понимание этого постепенно приходит к руководству США. Внутренние проблемы нарастают именно там, а также и у их союзников в Европе. Разбалансировка политической системы, миграция, сокращение дохода от финансового капитализма. Попытки переложить тяжесть кризиса на других, и на нас — в том числе, и, желательно, в первую очередь — через глобальные мероприятия типа пандемии (борьбы с ней), борьбы с потеплением и т.п. неуспешны.
Война прежде всего разбивает иллюзии и ставит под вопрос общепринятые теории. В этом её цивилизационная функция. Народы, не способные проблематизировать свои теории и представления, побеждать не могут. При этом уровень иллюзий сегодня зашкаливает. По большому счёту нет ничего кроме них в основаниях текущей западной политики. Основной вопрос состоит в том, понадобится ли всё таки полномасштабная война, чтобы Запад перестал игнорировать реальность. Основная иллюзия Запада — «западников больше в семь раз, значит русские проиграют, никуда не денутся, подчинятся, тем более, что в конце 80-х и 90-е они нам уступили». Парадокс заключается в том, что пытаясь нас запугать, евроатлантическое сообщество вынуждено создавать реальную угрозу, которой мы всё равно не боимся, и в результате оно само ужасается неотвратимому ответу, а этот страх заставляет угрожать ещё больше.
Тимофей Сергейцев — российский политтехнолог, писатель, философ, представитель методологического движения.
